Такие старые вопросы, которые так и остались без внятных ответов Как Сигизмунд Герберштейн пытался разгадать "русский секрет"
Первым, кто сумел войти в доверие к "московитам" и ближе присмотреться к их образу жизни, был посол императора Максимилиана к великому князю Василию III Сигизмунд Герберштейн. Он дважды (в 1517 и 1526 годах) был в Москве и прожил здесь довольно долго. Умный и хорошо образованный дипломат сумел снискать симпатии московского государя, который на прощанье подарил ему роскошную боярскую шубу. Сохранился забавный старинный рисунок, на котором худощавый и долговязый барон Герберштейн облачен в огромную, как перина, русскую шубу.
Свои впечатления о России Герберштейн изложил в знаменитой книге «Записки о Московии». Это первая и, пожалуй, лучшая книга, написанная иностранцем о допетровской Руси. Она интересна не только своим содержанием, но и тоном повествования. В этом отношении она перекликается с записками о путешествии в Монголию Плано Карпини и Гильома Рубрука.
По существу, это встреча двух ищущих друг друга цивилизаций.
Католическая Европа страждет от разобщенности. Но права сословий и феодальных корпораций свято соблюдаются. Города получают свою долю власти и свободы. Эта сословная свобода ведет к тому, что короли фактически не могут управлять страной. Эгоизм аристократии не знает никаких границ. К тому же в дела королей постоянно вмешивается Рим. А между тем час окончательного выбора между свободой и независимостью неумолимо приближается. С юго-востока на Европу надвигаются полчища варваров. В 1521 году турки взяли Белград. «Путь в Австрию, Германию, Италию был открыт. До Вены оставалось меньше 150 км, до Венеции – меньше 400».
Сила деспотических государств Востока была очевидна, равно как и слабость противостоявшей им феодальной Европы. Монголы и турки дошли примерно до одних и тех же рубежей в Центральной Европе. Внезапное прекращение нашествия монголов в середине XIII века можно было объяснить скорее чудом, чем превосходством западной цивилизации.
Восток бессознательно искал в Европе того, что ему не хватало: творческую силу свободной личности. Но и Запад, не признаваясь в этом самому себе, искал в Азии свою утрату – тайну могущества государства, основанного на закрепощении личности. «Император же этих татар имеет изумительную власть над всеми, – с тайным восхищением рассказывает Плано Карпини. – ...Во всем том, что он предписывает во всякое время, во всяком месте, по отношению ли к войне, или к смерти, или к жизни, они повинуются без всякого противоречия».
«Властью, которую он (Василий III) имеет над своими подданными, он далеко превосходит всех монархов мира... Всех одинаково гнетет он жестоким рабством, так что если он прикажет кому-нибудь быть при дворе его или идти на войну или править какое-либо посольство, тот вынужден исполнять все это за свой счет». Эти слова Герберштейна исполнены того же смешанного чувства, что и восклицание Плано Карпини.
Власть восточных деспотов (равно как и власть московского государя) основана на страхе перед скорым и жестоким наказанием. Эта истина лежала на поверхности. Большинство европейских наблюдателей на этом и заканчивали свои рассуждения. Но Герберштейн заглянул глубже. Он понял, что страх наказания – это лишь одна из опор деспотического режима. Другая – радостная готовность людей к беспрекословному повиновению.
Как возникает эта готовность? Является ли она следствием деспотического режима или его причиной? Этот вопрос имел для Герберштейна не только «этнографический» интерес. Ведь именно готовность к повиновению верховной власти – это как раз то; чего не хватало Европе для успешной борьбы с внешними врагами и внутренними неурядицами. Секрет повиновения стоил не меньше, чем секрет «философского камня». Внимательно наблюдая русских, общаясь с ними на их языке, который он не поленился изучить, Герберштейн все время искал ответ на свой вопрос.
Он не давал ему покоя. Он ускользал от него, словно песок между пальцами. И даже когда Герберштейн, вернувшись домой, писал и переписывал свои «этнографические» воспоминания, этот вопрос всплывал перед ним как мертвец посреди пруда. «Трудно понять, то ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя сам народ становится таким грубым, бесчувственным и жестоким...».
В России не только простые люди, но даже священники питают абсолютное доверие к государю. «Они считают правильным и непреложным для всех все, во что, как они видят, верит сам государь и что он думает». Они почитают его почти как самого Господа Бога. Размышляя о происхождении московской тирании, Герберштейн не мог обойти вниманием и самого тирана. Великий князь Василий III, с которым барон встречался лично, не произвел на него сильного впечатления.
И хотя Герберштейн старается избегать слишком резких оценок и характеристик, Василий предстает в его изображении как человек хитрый, но при этом довольно посредственный, трусливый и алчный. Не имея собственных побед и достижений, он живет главным образом за счет наследия своего отца. «Он во многом подражал отцу и сохранил в целости то, что тот ему оставил; сверх того, он присоединил к своей державе множество областей не столько войной... сколько хитростью». Именно Иван III, которого Герберштейн за «величие его деяний» почтительно именует Иваном Великим, был создателем московской державы.
Автор записок тщательно собирал сведения о первом московском "тиране". Его интересовали не только сами военно-политические успехи Ивана, но и причины этих успехов. Какой силой сумел он из праха всеобщей разобщенности создать могущественное государство? Каким образом он подчинил себе спесивую аристократию? По существу, это был все тот же вопрос о механизмах послушания, о природе московского самодержавия. Но тайна Ивана Великого осталась сокрытой от постороннего взгляда.
Пересказав несколько московских слухов об Иване III (о его грозном взгляде и сильном пьянстве, об интригах его супруги Софьи), Герберштейн вместо ответа на главный вопрос рассказывает своего рода анекдот про молдавского господаря Стефана, дочь которого Елена была женой старшего сына Ивана III Ивана Молодого. «Великий Стефан, знаменитый воевода Молдавии, часто поминал его (Ивана III) на пирах, говоря, что тот, сидя дома и предаваясь сну, умножает свою державу, а сам он, ежедневно сражаясь, едва в состоянии защитить свои границы». Этим анекдотом Герберштейн в шутливой форме признает и собственное поражение. Тайна Ивана Великого оказалась столь же сокровенной, как и тайна московской монархии.
Герберштейн открыл Россию для Запада. В своей книге он четко вывел два ключевых тезиса:
- Россия сильна.
- Россия не похожа на Европу.
Отсюда оставался всего шаг до третьего тезиса.
- Россия враждебна Европе.
Герберштейн не стал делать этого третьего шага и призывать к крестовому походу против московитов. Возможно, миролюбие барона отчасти объяснялось «политическим заказом», породившим его книгу. Император Максимилиан хотел оправдаться перед Европой (и в первую очередь перед Польшей) за свои оживленные дипломатические контакты с Московией. Поэтому от Герберштейна ждали сдержанности и объективности.
Но дело было не только в «политическом заказе». Похоже, что Сигизмунд Герберштейн, как всякий истинный наблюдатель, по-своему полюбил тот народ, изучению которого он посвятил столько времени и сил. Однако многочисленные продолжатели и подражатели Герберштейна не замедлили сделать последний шаг и провозгласить третий тезис. Россия враждебна Европе. Это мнение постепенно стало характерной чертой европейского геополитического менталитета...
Но и Россия в свою очередь боялась Запада. Он страшил русских прежде всего своей непонятностью. В его открытости им всегда чудилось некое коварство. Запад манил Россию соблазном всеобщего благоденствия. И платой за него он ставил самую малость – уподобление. Внутреннее устройство европейских стран, предоставлявшее права и свободы всем, кто достоин их иметь, казалось таким простым и доступным. Однако на деле все это было не более доступно для России, чем сверкающие бриллианты за прозрачной витриной – для уличного бродяги. Стоило только ей отказаться от своей архаической монархии и попытаться пересадить к себе весь «куст» западных общественно-политических институтов – как страна впадала в хаос и начинала разваливаться буквально на глазах.
Цитируется по: Борисов Н.С. Повседневная жизнь средневековой Руси накануне конца света.
#Русь_с13до15в@zloi_moscovit #Россия_16_17вв@zloi_moscovit
